Михаил Косман
Michael Kossman (Misha/Mika Kossman)
October 24, 1953 – January 22, 2010
ПРИТЯЖЕНИЕ
Не тревожь тишины, не буди ее звуками смутными,
Есть закон глубины, незаметный, забытый меж буднями:
В каждом темном углу, в каждом гулком ущельи впечатана
Отраженная глубь, и за скалами эхо припрятано.
Если неба не видно тебе — не ищи ты решения;
В самой глуби колодца найдешь лишь свое отражение.
Не видавший вершин, не зови с собой в горы за призраком,
А видавший — молчи, ибо эхо обрушится выстрелом.
См. все стихи ниже
My brother, Michael Kossman (Михаил Косман), was a great poet in Russian. Here are some of his poems.
https://45parallel.net/mikhail_kosman/koltsevaya_stezya/
http://www.thetimejoint.com/taxonomy/term/3905
* * *
ОЗАРЕНИЕ ГАМЛЕТА
Понял теперь я: наша свобода
Только оттуда бьющий свет…
Николай Гумилев
Что ты бредишь, могильщик. Я вспомнил,
Всполнил все до последнего дня.
Был мой дух, как твой голос, надломлен,
И душа покидала меня.
Помню, мама звала меня “Йорик”,
Клич отца на охоте впервой,
Сквозь затмение вечных попоек
Слышу: “Йорик, я всюду с тобой”.
А потом были адовы стоны,–
Дюжий швед бросил наземь с коня.
Помню только земные поклоны:
Ты просила Творца за меня.
Что же после? От слез непросохших
Ее губы горчее, чем эль…
И конец: было небо над рощей,
В синеве исчезал журавель.
Да, я Йорик, ты слышишь, могильщик?
Хорони принца Гамлета тень.
Кто себя среди мертвых отыщет —
Совершенен и горд, как олень.
Отойди! Я не верю ни слову!
Был я глуп и убог, как овца.
Говоришь ты, могила готова?
Подожди! Я не вижу конца.
Подожди! Бесконечность я вижу,
Вон огни за кладбищем — не счесть.
Как больному опасную грыжу,
Вырезали Гамлетову честь.
Потуши бесполезный огарок!
Здесь светло мне, нашел я ответ.
Средь огней, что горят без помарок
И Офелии сыщется след.
________________________________________
Словно волчьи следы в белый снег вмяты шапки,
Ветви сдвинулись черным крестом:
Солнце здесь похоронено в саване зябком
Вместе с желтым осенним листом.
Спит здесь время в сугробах увязши по пояс,
И уставши мотать головой,
Запускает века, как в метро синий поезд
Вновь и вновь по стезе кольцевой.
А чуть дальше на север, забывши о мраке
И за солнце приняв фейерверк,
(Пели) и брагу тянули варяги,
Веселились, не глядя наверх.
_____________________
Сначала был я нем и весел.
Задумался, угрюмым стал.
Словно в подвал спустился, голову повесил.
И рыбам имя дал и львам.
И стал я зваться человеком.
Назвал я все, но мир мне тесен.
В глазах темнеет от эмблем.
И после дня мечты и песен,
Невесел я, хотя умен и нем.
__________________________________________
ПЕСОЧНЫЕ ЗАМКИ
Заносит путь песком, сжигает тени зной,
Пустыня изогнулась огненной дугой.
Пустыня в полдень ждет явленья тени,
А на песке услужливое время сеет тень
Того, кто напрягал в пустыне зренье,
Пути искал, но там нашел лишь свой последний день.
И в полдень путник превратился в тень,
От тени тень легла, песка коснулось темя,
Останки замело, и все исчезли тени.
Но не разрушит время замков из песка,
Хоть путник строил их в обманчивое время,
Когда прямой казалась знойная дуга.
__________________________________
ПОСЛЕДНИЙ РИМЛЯНИН
Памяти Набокова
Последний римлянин глядит
С холма на крах иллюзий Рима,
И пленных женщин жалкий вид,
Позор бойцов — пока все зримо,
Пока и площади видны,
Дворцы лежат под сенью дыма,
Дома огнем окаймлены,
Как никогда, сейчас все зримо.
Блажен в ком юмор не иссяк,
Когда фонтаны — жертвы зноя,
И отблеск пламени в глазах.
Подчас спасает нас смешное.
Он каламбурит сам с собой,
Венчает вечность и увечье,
Пошутит — выйдет из ворот,
Не веря в повторенье встречи,
И посмеется над судьбой.
Кто обладает даром речи,
Тот мир из пепла создает.
___________________________________
ЗАБВЕНИЕ
Кто-то чертит на черном песке чудные узоры,
Пенье сирен заместилось сплетеньем цветов,
Лотос-цветок на песке зацветает, и шепчут суфлеры:
“Засыпай, спи спокойно, во сне позабудешь свой кров”.
День наступит, и я заживу смеясь, по другому,
День наступал, но слова приносила мне мгла:
“Ты непохож на Улисса, хоть ты и уехал из дому,
И давно Пенелопа покров погребальный спряла”.
ПРИТЯЖЕНИЕ
Не тревожь тишины, не буди ее звуками смутными,
Есть закон глубины, незаметный, забытый меж буднями:
В каждом темном углу, в каждом гулком ущельи впечатана
Отраженная глубь, и за скалами эхо припрятано.
Если неба не видно тебе — не ищи ты решения;
В самой глуби колодца найдешь лишь свое отражение.
Не видавший вершин, не зови с собой в горы за призраком,
А видавший — молчи, ибо эхо обрушится выстрелом.
_______________________________________
Ты утешься, душа, апельсином.
Говорят, было небо синим.
Черным теперь абажуром
Повисло над городом хмурым.
Колоду старую вынем,
Погадаем о небе синем.
Что ни карта — то трефы, пики,
Обступают нас темные лики.
Ты отдай апельсин разиням,
Чтоб не думать о небе синем.
Посмотри, как протянуты руки.
Все равно помирать тут от скуки.
Пропитайся, душа, бензином,
Чтоб не помнить о небе синем.
Синим пламенем после вспыхнем
И погаснем под синим ливнем.
__________________________________
> 14 сентября 1849-го года. Заключенный в Петропаловской крепости, Достоевский отправляет
письмо брату о получении книг (Шекспир, Библия, “Отечественные записки”).
28 января 1881-го года. Кончина Федора Михаиловича Достоевского.
Принесите Шекспира и Евангелье!
Принесите! Как и тридцать лет назад,
В фиолетовых отсветах факельных,
Смерть вернулась. Ждет у изголовия.
Заклад!
Заклад! Я пришла вернуть тебе заклад.
От меня так легко не отделаться.
Ты забыл, что я вечный возврат.
Что ты думал тогда, на лестнице?
Посмотри, как все раны зажили,
Лишь на темени розовый шрам.
Ты задумал шутить со старшими,
Без поклона вошел в их храм.
Принесите Шекспира и Евангелье!
Принесите! На осколки разбивается мечта.
Если б знать по ком сны мои плакали,
Для кого страдал я года?
Кого воспевал я, Господи: Макбета или Христа?
Я хочу досказать про Ставрогина,
Я хочу, чтобы вспыхнула мгла,
Чтоб святая и грешная Родина
Как Офелья, во тьму не плыла.
Беспощадно, но сбыться пророчествам,
И в об’ятиях черного Зла
Крылья ангела белого сморщатся,
Хлынет кровь из лепного крыла.
Как слова меня переполнили!
Но уж гаснет жизни свеча.
Вон во мгле над Россией молнии,
Вижу, скрещены два меча.
Дай сказать последнее Credo,
Отними ладонь ото рта!
Здесь отравленный меч Макбета
Скрещен с острым мечом Христа.
____________________
Сентябрь, сентябрь!
Уводишь дорогой дождливою в дом увяданья.
Вот скоро посыпятся листья, как будто срывают погоны,
Как будто тебя разлюбили, лишили свиданья,
И чувствуешь, словно сейчас исказили иконы.
Сентябрь, сентябрь!
Дождем не шурши, подожди, чтоб все слезы просохли,
Пусть жухнут кленовые листья, не трогай лишь крови в аорте.
Заглядывай в окна, бери только тех, кто оглохли,
Бери мертвецов, посвящай их в свой призрачный орден.
Сентябрь, сентябрь!
Забрось меня красными ветками в дом очищенья,
Окутай тягучим туманом и сделай, чтоб звуки исчезли,
Чтоб рядом лицо и глаза, где найду я прощенье,
А если простят — я услышу и звуки и песни.
И сам я спою, сквозь туман различу очертанья:
Здесь черное скорбных деревьев, там белое первой пороши,
И вновь полюблю и начнутся, как прежде, свиданья,
И пыль оботрут с образов, и заплачет кто сможет.
И пусть в нашем имени ни звука
И память наша сожжена дотла,
Но я люблю ночной побег и скуку,
Воскресный день и давние дела.
Мне нравится, кто старое помянет
И час, когда простыл и след
Но жив. Закон: один из сотни встанет,
А до других нам дела больше нет.
Ночь не страшна, и затаив тревогу,
Не рвется сердце птицей из груди.
Что мне до тех, кого зовут в дорогу?
Один лишь взгляд–и мы опять в пути.
Шаг неровный и блeдная кожа
И в глазах — непонятный упрек.
Оттого, что милостью Божьей
Был я странник и сердцем — игрок!
Оттого, что родился я в марте,
Первом месяце смутной весны;
И когда мне гадают на картах
Отчего-то их лица грустны.
И любимый мой цвет был зеленый,
Цвет волны и удали морской,
Как несчастье мое — церемонный,
Чуть печальный, но все-таки мой.
И еще — я хотел жить недолго,
Тратя день без раздумий, как час,
Чтоб по праву безделья и долга
Говорить: я рожден не для вас.
Не для вас, ибо голос мой тише,
Ветер близок и темен мой кров,
Что слова для того, кто не слышит,
А кто слышит, поймет и без слов.
* * *
_________________
Translation from Herman Hesse
Герман Гессе
Перевод Михаила Космана
Сердцу пылать одиноко
Над пропастью, пока
Оно не получит привета
От темного Боль цветка.
Тянет ввысь свои ветви
Дерево Печаль,
В кронах его высоких
Птица Вечность поет.
Слов никак не находит,
Молча растет Боль цветок.
Дерево доросло до неба,
А птица поет всегда.
__________________
William Butler Yeats
Translated by Michael Kossman/ Перевод Михаила Космана
THE GYRES / Спирали
Спираль! Еще! Из Дельф смотри вперед.
В чем долго ищешь толк, в том толку нет.
Сеть красота сама себе плетет
И вот уж древних линий стерся след.
Шальным потоком кровь на землю льет;
Лежит отдельно каждый элемент.
И в Трое Гектор мертв, над Троей дым
А мы вперед, скрывая скорбь, глядим.
И пусть в кошмарный путь ведет поток,
На теле чутком будут кровь и грязь.
И пусть. Утри слезу, сдержи свой вздох,
Прошло величье, пала лучших власть.
Теперь в гробницах древних я б не смог
Как прежде над убранством стен вздыхать.
И пусть. Слова перевелись.
Одно в пещере слышно “Веселись!”
Грубеет нрав, душа и ремесло.
И пусть. Оракул в Дельфах охранит
Тех, кто любил коней и женщин,
Чтоб их из мрамора разрушенных гробниц,
Из тьмы, где совы и хорька подкоп
Сумели воссоздать святых, работников. Опять
Спиралью устаревшей путь начать.
W. B. Yeats
THE GYRES
The gyres! the gyres! Old Rocky Face, look forth;
Things thought too long can be no longer thought,
For beauty dies of beauty, worth of worth,
And ancient lineaments are blotted out.
Irrational streams of blood are staining earth;
Empedocles has thrown all things about;
Hector is dead and there’s a light in Troy;
We that look on but laugh in tragic joy.
What matter though numb nightmare ride on top,
And blood and mire the sensitive body stain?
What matter? Heave no sigh, let no tear drop,
A greater, a more gracious time has gone;
For painted forms or boxes of make-up
In ancient tombs I sighed, but not again;
What matter? Out of cavern comes a voice,
And all it knows is that one word “Rejoice!’
Conduct and work grow coarse, and coarse the soul,
What matter? Those that Rocky Face holds dear,
Lovers of horses and of women, shall,
From marble of a broken sepulchre,
Or dark betwixt the polecat and the owl,
Or any rich, dark nothing disinter
The workman, noble and saint, and all things run
On that unfashionable gyre again.
Short Story by Misha Kossman
В шлепанцах, в халате, надетом поверх пижамы, он быстро вышел из кабинета, когда начал звонить телефон. Поскольку было позднее десяти, [...]
Last page of Michael’s translation of Woody Allen’s The Kugelmass Episode. (I found this page among miscellaneous papers after Michael passed on).
…пути в шкафчик причесывая оcтатки волос. –Это нормально сработает?
–Надеюсь. Впрочем, я особо не экспериментировал после той возни.
–Секс и любовь,–сказал Кугельмасс. –Чего только не приходится терпеть из-за хорошенького личика.
Перский забросил в шкафчик “Жалобу Портного” и три раза постучал по стенке. На этот раз вместо звука, похожего на выстрел, послышался приглушенный взрыв, за которым последовали потрескиванье и фонтан искр. Перский отпрянул назад, у него сделался сердечный приступ, и он замертво грохнулся наземь. Шкафчик вспыхнул, в результате чего сгорел весь дом.
У Кугельмасса, который понятия не имел о катастрофе, были свои трудности. Ни в “Жалобу Портного”, ни в какой бы то ни было другой роман он не попал. Его запустили в старый учебник “Коррективный курс испанского языка,” где он был вынужден спасаться бегством от слова “tener” [иметь]–большого волосатого неправильного глагола, преследовавшего его на длинных ногах по голой каменистой местности